свое название нового государства — СССР. Ленин одержал легкую победу, но вовсе не успокоился: «Т. Каменев! Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами»[382]. Война была объявлена Сталину. Ленинский проект «федерализации» был поддержан всеми республиками, за исключением, естественно, Грузии, где ряд членов местного ЦК предложил войти в состав СССР не через Закавказскую Федерацию, а самостоятельно. Расхлебывавший эту кашу первый секретарь Закавказского крайкома Георгий (Серго) Орджоникидзе с присущей ему прямотой назвал верхушку КПГ «шовинистической гнилью»[383]. Он не церемонился со своими соотечественниками и по ходу дела избил одного из сторонников Мдивани — Кабакидзе, который назвал его «сталинским ишаком».

Молотов называл Орджоникидзе человеком чувства и сердца, что часто подводило его в жизни, поскольку он не всегда мог сдерживать эмоции. Но тепло отзывался о нем, считал его своим другом, который обладал волей, мужеством, твердостью характера и дружелюбием. Сын дворянина и выпускник Тифлисской фельдшерской школы, он ссылался в Енисейскую губернию, откуда бежал за границу, участвовал в революции в Персии, учился в ленинской школе в Лонжюмо. Со Сталиным судьба его тесно свела в Царицыне, где Орджоникидзе оказался в качестве чрезвычайного комиссара Юга России.

В октябре — ноябре комиссия ЦК во главе со Сталиным и Молотовым готовила Конституцию СССР и декларацию о его образовании. «Я, например, связывался не только с центральными комитетами национальных компартий, но и губкомами, — вспоминал Каганович. — Я систематически докладывал Секретариату ЦК и лично товарищам Сталину и Молотову. Это была большая и глубокая организационно-интернационалистская работа…»[384] На Украине «боротьбисты» популяризировали идеи конфедерации с сильно урезанными правами Москвы. Значительная часть парторганизаций Башкирии и Татарии по примеру Грузии требовала ликвидации РСФСР, чтобы войти в Союз самостоятельно.

В конце ноября Ленин потребовал отправить в Грузию специальную комиссию во главе с Дзержинским для изучения ситуации и наказания Серго. 13 декабря Ленин пригласил Сталина и беседовал с ним два часа. Судя по всему, на повышенных тонах. Это был последний разговор «Старика» со Сталиным. После этого Ленин, чрезвычайно редко писавший Троцкому, отправил ему записку с просьбой «взять на себя на предстоящем пленуме защиту нашей общей точки зрения о безусловной необходимости сохранения и укрепления монополии внешней торговли»[385]. Это была еще одна проблема, по которой Сталин и Ленин расходились.

Активность на ниве либерализации внешней торговли развернул Сокольников, доказывавший, что для возрождения внутренней экономики нужна частная торговля с заграницей. И на октябрьском пленуме ЦК большинство партийного руководства, включая Каменева, Сталина, Молотова, Бухарина, поддержало резолюцию в пользу частичного «открытия шлюзов». Через пять дней Ленин разразился разгромным письмом Сталину: «Но на деле это есть срыв монополии внешней торговли»[386]. «Тройка» обещала «исправиться», но Ленин уже обратился за поддержкой к Троцкому, которого не посещали крамольные мысли о свободе торговли.

В конце ноября — начале декабря 1922 года у Ленина было пять тяжелых приступов. Он все реже появлялся в своем рабочем кабинете, письма и пакеты оставались на столах скучавших секретарей невскрытыми или без ответа. Последнюю личную встречу Молотова и Ленина зафиксировала дежурившая в приемной утром 1 декабря Надежда Аллилуева: «Владимир Ильич в 11 ч. 20 м. звонил Лидии Александровне, просил на 12 ч. назначить Молотову. Был Молотов и Сырцов вместе с 12 до 1½»[387]. Последний раз на заседании Политбюро Молотов видел Ленина 7 декабря. А уже 13 декабря — после разговора со Сталиным — врачи предписали ему полностью прекратить работу. Писать он уже не мог. 15 декабря Ленин надиктовал секретарше письмо Сталину для членов Политбюро: «Я кончил теперь ликвидацию своих дел и могу уехать спокойно. Кончил также соглашение с Троцким о защите моих взглядов на монополию внешней торговли»[388]. Однако уехать ему не удалось, в ночь на 16-е произошел новый удар, у Ленина опять парализовало правую сторону тела.

На пленуме 18 декабря приняли все предложения вождя по монополии внешней торговли и образованию СССР. Сталин получил право распоряжаться режимом работы Ленина в соответствии с рекомендациями доктора Форстера. 21 декабря Оргбюро утвердило отчет Дзержинского о проверке в Грузии: было принято решение о смещении Мдивани и его сторонников со всех постов в Грузии. В тот же день Каменев сообщил о письме Ленина Троцкому с просьбой выступить о монополии внешней торговли на съезде. И это при абсолютном запрете Форстера на контакты Ленина с коллегами[389]. Молотов рассказывал, что Сталин был в ярости, и вся она в итоге выплеснулась на Крупскую, обеспечившую тайную связь Ленина с внешним миром. Сам Молотов в этом конфликте был полностью на стороне Сталина, который, по его словам, стоял на страже интересов здоровья Ленина. Хотя он и не оправдывал грубость Сталина, при нем выкрикивавшего в адрес Крупской самые неприятные вещи: «Я не буду ходить перед ней на задних лапках! Спать с Лениным — еще не значит разбираться в болезнях и ленинизме! Из-за того, что она пользуется с Лениным одним нужником, я не могу ценить ее так же, как его!» В таком настроении Сталин снял трубку, позвал к телефону Крупскую, грубо отчитал ее и пригрозил партийными санкциями.

23 декабря 1922 года Ленин позвал секретаря Володичеву: «Я хочу продиктовать письмо к съезду». В периоды «оттепели» конца 1950-х — начала 1960-х и перестройки Михаила Горбачева было модно обосновывать поворот к социализму с человеческим лицом ссылками на последние работы Ленина. Я много раз говорил с дедом о ленинском «завещании». Он был о нем высокого мнения, хотя отмечал, что диктовалось оно Лениным в минуты нечастых просветлений сознания. Молотов также говорил, что никакой перемены взгляда на социализм в своих последних работах Ленин не совершал. При этом из них выделял статью «О кооперации». Но спрашивали его чаще всего о «Письме к съезду», где Ленин давал характеристики шести членам высшего руководства партии и предлагал товарищам «обдумать способ перемещения Сталина с этого места, назначить на его место другого человека, который во всех отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.»[390].

Молотов обращал внимание своих собеседников на тот факт, что в «Письме к съезду» Сталин не только выдвинут вперед в качестве одного из «двух выдающихся вождей современного ЦК» наравне с Троцким. В устах Ленина (и в восприятии партийной массы, а особенно — в аппарате) «грубость» Сталина воспринималась как гораздо